Отар Кушанашвили - Я и Путь in… Как победить добро
В это трудно поверить, но мало кто в «Останкино» умеет излагать мысли в логическом порядке. Ургант, Дибров и я.
Я слишком умен, чтобы быть дилетантом, а чтобы быть профессионалом, мне не хватает квалификации. ...«Нежнейшие отношения в братском смысле у меня только с Григорьевым-Апполоновым».
– Да, молодец!
– Маладэс! – в Москве ты поэтому обитаешь в съемной квартире?
– До сих пор, но считаю ли я изъяном своей убогой холостяцкой жизни, все paвно являющейся предметом зависти миллионов людей, отсутствие жилья? Нет! Я, как Киану Ривз, который может позволить себе дом, но живет в гостиницах, и я спокоен, потому что у моих детей все есть. У меня нет намерения отдать свои деньги «Алым парусам» (одному из самых известных и фешенебельных жилых комплексов Москвы. – Д.Г.) или какому-нибудь идиоту Полонскому (крупному российскому npeдпринимателю, занимающемуся строительным бизнесом. – Д.Г.) , лишь бы построить дом – зачем платить чмырям?
– Своего жилья, получается, у тебя пока нет?
– И уже, судя по всему, не будет: мне нужно детей ставить на ноги. Посмотрим правде в глаза: если я не удалю с украинского ТВ Киселева (а ему пора бы уже осознать, что он в свете моего величия и профессионализма никто), ничего мне не светит. Когда узнаю, сколько московские говнюки в Киеве получают, думаю: чего же им не хватает? У меня семеро одеты в Armani, все кушают сытно, мне даже той Х…НИ, которую получаю, достаточно, а им вечно мало! Как можно таких бездарей звать на работу?
Вот когда Пинчук или кто-то другой пригласит меня вести шесть программ в течение дня…
– …включая новости…
– …примерно как ты, переодеваясь каждые два часа, тогда, может, жилье и появится, а сейчас этим даже не пахнет. Нужно думать о детях, поэтому берусь за любую работу.
– На жену, которая все у тебя отсудила, обиделся?
– Первое время, естественно, обижался, но она, хотя и визуально великолепна, странный такой человек. Например, упрекала в том, что я плакал, когда хоронил маму, и сама не поехала на похороны – в грузинскую-то семью.
– Она грузинка?
– Нет, но духом должна быть грузинкой. Русская барышня, и, думаю, за столько лет уже поняла, что не поехать на похороны матери того, кого кого ты считала любимым мужем, – просто плевок в лицо, но тогда она думала, что это нормально. Она никогда не плакала – в женщинах меня это очень смущает. Я, вспоминая маму, рыдал девять дней, а жена пилила: «Чего ты все время ревешь?» – «Ептыть, еще одно слово по поводу слез, посвященных маме, я тебя просто прибью!»
– «Слез, посвященных маме» – как сказал!
– «Если, – ей говорил, – вспоминаю маму и хочу плакать, я должен тебя стесняться? Ты че, «Песня года» Игоря Крутого, б..?» Ну что ж, некоторые только о деньгах думают, хотя есть вещи гораздо важнее.
– Твоя бывшая жена с тремя детьми живет в Киеве?
– Да – она еще более странная.
– Как они здесь оказались?
– Так они тут и жили. Было время, когда каждую неделю я ездил на работу в ночной клуб «Голливуд» – там и встретил девушку ослепительной красоты (как, собственно, все, кого я здесь знаю). Подавляющее большинство тех, с кем мне удалось вступить в отношения, которые Бродский назвал е…лей, – красавицы нереальные, просто я не понимаю тектонических сдвигов в их головных…
– …корах…
– (Смеется.) …да, а потом вдруг узнаю, что ее фамилия Горохова. Моя – Кушанашвили, с такой не стыдно даже в тюрьму загреметь, а она хотела детям ее поменять. «Когда я умру, – ей сказал, – может быть, но Кушанашвили и Горохов…» Куш – есть повод для доброй иронии в школе, а Горох и долбо…б – это синонимы. Мои дети будут Отаровичи Гороховы, б..? Что это такое? Назови его еще Чмо Отарович Горохов! – как можно такую фамилию поменять?
– Это правда, что она не дает тебе общаться с детьми?
– Не дает, но я нашел способ. Теперь, когда вернулся в первую тройку шоуменов и одалживаю на жизнь Валдису Пельшу (он просит у меня взаймы до получки, а Никита Джигурда берет уроки вербального искусства), она увидела, что я заполонил все Интернет-пространство…
– …и смилостивилась?
– Понимать стала с годами…
– …с кем жила…
– Вот-вот! В телефонном разговоре – удивление: как я с колен встал?
– «Ты смотри!» – да?
– А ведь действительно – сукин сын, Шон Пенн, б..! Говорил же Гари Барлоу из Take That, что они вернутся спустя 10 лет без всякого Робби Уильямса – он сам потом попросится к ним в коллектив, и так и произошло…
Наверное, моя бывшая видит, какими дети после разговора со мной возвращаются, а дети интересуются, какие фильмы мне нравятся, какие книги с собой привез, спрашивают про Сергея Гандлевского, Бахыта Кенжеева – это имена, которые широкой публике ничего не говорят.
– Авторы из Бишкека?
– Из Кутаиси. Прикинулись киргизами, чтобы эмигрировать было легче....«Бывшая моя жена Маша не бывает довольна ничем и никем, считает, что все люди говно. Я, правда, тоже считаю, что все – говно, но смешное, и Маша – говно, только красивое».
– У твоих родителей было девять детей…
– Да!
– Фантастика, а у тебя – семь. Твои дети друг с другом общаются?
– А как же!
– Нормально?
– Лучшие друзья!
– Великолепная эта семерка от скольких женщин?
– От четырех. Даша от Наталии, Эллина от Ирины, Федор и Арина от Марии, Георгий, Николоз и Даниил от Ольги.
– Оля – это киевская избранница?
– Да. Давно ее, кстати, не видел, а Маша после средней школы со мной… «Мы были солдатами» – есть такой фильм с Мелом Гибсоном. Мы были молоды, я обещал ей стать известным журналистом, она на свиданиях смеялась… Слишком мало багажа интеллектуального было, а потом слишком друг от друга устали.
– Ты с ней сегодня общаешься?
– Конечно!
– И нормально?
– С ней – нет, а вот с Олей – уже да.
С Машей, увы, ненормально только и можно общаться – я-то не ссорюсь, но она постоянно ругается: не бывает довольна ничем и никем. Во второй книге, увидишь, напишу о ней лучше, чем Евгений Евтушенко о Белле Ахмадулиной в «Не умирай прежде смерти».
– Прекрасная, между прочим, вещь…
– С меня содрал все – из ранних записок!
– Твой ученик?
– Евтушенкошвили? Конечно! Оригинал «Идут белые снеги», по-твоему, чей? Мой!
– «Как по нитке скользя…»
– Да, фантастика, и я даже с одним человеком поспорил, что про Машу будет лучше, чем тот кусок, Ахмадулиной посвященный. Заканчивается он так: «Каждый раз, когда я ее вижу, мне хочется плакать», и я приблизительно так же закончил бы рассказ о Маше, но охлаждение наступало у меня по-другому. Ее родители злые, она сама злая, потом это в геометрической прогрессии увеличивалось, а я, наоборот, становился ироничным, но только не злым. Переключался на сатиру, иронию и никогда человеконенавистником не был, а Маша считает, что все люди – говно.
– Слушай, а может, она права?
– Нет, я тоже считаю, что все – говно, но смешное, и Маша – говно, только красивое (смеется) . У меня вот так – слаломы, слаломы! Сегодня вот вечером буду на корпоративе Партии регионов лизать – тоже витиевато получится.
– Оно тебе надо?
– Я просто очень хочу жить в той гостинице, где ты снимаешь программу....«Таранда избил меня до
полусмерти – набросился
на кутаисского цыпленка
и п…дил его что есть сил».
– В юности ты публиковал заметки в газете «Кутаисская правда», сейчас пишешь очень хорошие колонки в «Собеседник», целую книгу издал – откуда у тебя, простого кутаисского парня, не отягощенного, судя по всему, в детстве особенным интеллектом и знанием языка, такой красивый русский язык?
– Спасибо, и не только за комплимент. Когда ты извлекал меня из небытия хирургическими, б…, щипцами и даже удостоил чести познакомиться с твоими родителями… Помнишь, мы ужинали после съемок, когда я приезжал, а приезжал я, кстати, в не очень хорошем с медицинской точки зрения настроении (чего наш с тобой друг, российский журналист Ванденко, на экране не разглядел), но уровень гостеприимства был потрясающий! Хочу, чтобы ты знал: я это помню и очень тебе благодарен.
Теперь отвечу на твой вопрос. Я из тех парней, которые долбят стенку, ремесленник, но я и Гюстав Флобер, который переписывал свои страницы каждый день. Я очень хочу писать эссе, как Сергей Гандлевский, но понимаю и всегда понимал: только ремесленничеством могу результата добиться. Во мне нет никакого гения, но иногда люди сами назначают себя гениями – когда много работают, и тот же Флобер мой идеал. Мне не было много дано, и другого выхода я не видел: каждое предложение обдумывал, переписывал, репетировал миллион раз – то, что было дано другим, но они не использовали, взял многочасовыми упражнениями у балетного станка.
